Комментарий к русскому изданию пьесы М. Фриша «Когда закончилась война».
(публикация: Потерянные пьесы. Москва, 2001)
Весной и осенью 1999 года, в немецкой студии Петербургской государственной театральной академии, а точнее со студентами актёрского мастерства и режиссуры профессора Юрия Красовского, учащимися на третьем и четвертом курсах, был впервые поставлен спектакль на немецком языке. C глубокой признательностью надо отметить, что проект этот был осуществлён при деятельном участии генерального консульства ФРГ в Санкт-Петербурге и финансировался фондом для русских немцев. Средства на постановку не были предусмотрены, но возможность пригласить меня в качестве преподавателя и оплатить эту работу была.
Времени у нас было немного, всего пять недель. По многим причинам я выбрала почти совсем забытое произведение Макса Фриша „Когда закончилась война“. Казалось бы, давно уже не злободневное, оно и сейчас затрагивает самые глубокие раны уходящего века.
„Ну, зачем нам пьеса о войне?“, – почти с досадой спрашивали поначалу студенты. Им всё казалось ясным. Фильмов о немецких фашистах они видели более, чем достаточно. У них давно сложился образ врага и застывшая чёрно-белая картина мира. Мало кто из них знал, что и в Третьем рейхе существовало движение Сопротивления, и среди студентов, и среди офицеров. Они никогда не читали текстов листовок „Белой Розы“ и ничего не слышали о её организаторах брате и сестре Шолль, имя пацифиста Карла фон Осиетского было им незнакомо, они почти ничего не знали о судьбах мирного немецкого населения. А тут: некий автор из крохотной Швейцарии Макс Фриш, повествует о событиях из „русского“ периода в истории Германии. В основу пьесы Фриш взял подлинную историю любви русского полковника и немецкой женщины – историю-исключение.
Первоначально пьеса называлась “Их утро – мрак”, позже Фриш переименовал её в „Юдифь“. Действительно, ещё в 1948 году Бертольт Брехт обратил его внимание на то, что сюжет читается и как зеркальное отражение библейского сказания о Юдифи и Олоферне. В третьем акте пьесы, действие которого происходит во время американской оккупации, Агнес кончает жизнь самоубийством, потому что вина её мужа ей невыносима. Позже, в 1962 году автор сократил этот акт, поскольку он не развивал главную тему.
Этой роковой встречей русских, немцев и еврея в мае 1945, то есть именно тогда, когда национал-социалистическая политика Гитлера и его приспешников раскинула полог смерти и разрушения над Европой и, казалось, погубила всё живое, Макс Фриш ставит вопрос о “человеке и не-человеке”, вопрос, который нельзя связывать с какой-либо конкретной национальностью. Фриш бросает публике откровенный вызов. Премьера в январе 1949 года в Цюрихе именно скандал и вызвала.
Я объясняла студентам, что эта пьеса о любви. Любви, противоположность которой страх. Либо – либо. Одно исключает другое.
В подвале своего полуразрушенного дома в Берлине прячется семья Андерс. Агнес (что означает невинная, чистая), молодая, красивая женщина, её муж Хорст, офицер вермахта, бежавший из русского плена, их маленький сын Мартин, и Гитта, их подруга, нашедшая здесь пристанище после того, как её зверски изнасиловали несколько русских. Наверху в гостиной русские офицеры празднуют победу. Если Хорста обнаружат, его расстреляют тут же, да и для женщин это означало бы чрезвычайную опасность. И конечно же, к ним спускается посланник из верхнего мира, проникает в отданную смерти преисподнюю и приглашает Агнес составить компанию празднующим офицерам. Это Йегуда Карп, польский еврей; пережив в 1943 уничтожение Варшавского гетто, он пробился к партизанам, а теперь служит денщиком у русских офицеров. Этого юношу смерть уже не пугает. С одной стороны он воплощает древние полные страдания черты еврейского народа, а с другой – играет роль наделенного юмором Фигаро, который стремится помочь своему господину завести любовную интрижку. Да уж, хорошенькая завязывается интрижка! Пьяный Йегуда похваляется тем, что господин его якобы свободно говорит по-немецки и очень образован, и тем самым пробуждает в Агнес надежду на спасение.
В центре пьесы, таким образом, оказывается парадоксальная, невозможная любовь между двумя смертельно враждующими лагерями – любовь Агнес Андерс к советскому полковнику Степану Иванову. Любовь, которая потому только и может возникнуть, что ни один из героев не понимает языка другого. Никто из них, ни русский, ни немка, не могут использовать словесные штампы, идеологизированные схемы мышления того времени, „язык газет и радио„. „Чудовищный парадокс – как показывает Фриш – состоит в том, что без языка мы становимся ближе друг другу„. Таким образом, воспринимать друг друга Агнес и Степан могут лишь“ просто“ как два человека. „Просто народа – такого не бывает! Я никогда в это не верила..“ – говорит Агнес во второй сцене, когда подстегиваемая молчанием Степана, она всё больше и больше по-человечески открывается и в конце концов рассказывает ему всё.
В своём послесловии к пьесе Фриш пишет: „Заповедь, не вылепи себе божка, смысла своего, видимо, не теряет, если понимать Бога как нечто живущее в каждом из нас, как то непостижимое уму, то неопределённое, что и выдержать-то мы и можем только, если любим, в противном случае мы всегда создаем себе картинку, лепим себе божка; будучи не способны и не готовы, не желая прямо посмотреть в одно единственное лицо, мы клеймим целые народы, не видя в них ничего другого, кроме рожи собственного предрассудка, а он неизменно означает очернение. Крайний случай этого – истребление евреев в Варшаве, ставшее фоном нашей истории“.
Чтение одного из важнейших отрывков из дневников Фриша «Не вылепи себе божка» окончательно убедило студентов, лёд тронулся, и пьеса заинтересовала их.
Отдельные места в репликах Агнес взяты Фришем в кавычки. Это те моменты, где пьеса как бы задерживает дыхание и уплотняется, где Агнес выходит из своей роли, говорит о себе в третьем лице и словно встаёт над потоком времени, комментируя происходящее с более высокой точки, то смотря в будущее, то оглядываясь в прошлое. Эти, как мы их назвали, хроники, имеют функцию хора в греческой трагедии. И каждая из них у Фриша отличается по стилю и содержанию. Первая читается как поэма, это ритмизованная проза в стиле греческой трагедии, которую Фриш использует, чтобы вызвать образ послевоенного апокалипсиса. “Горькое было время. День деньской с зари до зари ничего кроме шарканья колонн, полчища победителей; город пал; и враг был здесь.” Её сменяет сказка „Однажды поутру, в среду, пришлось Агнес выйти из подвала, у них воды больше не было…“. Третья хроника в первой сцене сообщает нам жестокую новость о смерти маленького мальчика в сухом документальном стиле: „Мартин Андерс, год рождения – 1941, место рождения – Берлин-Целендорф…“
Хроники задали структуру нашей работе. Мы приостанавливали действие первого плана, находили действие второго плана „предлагаемых“ автором обстоятельств, показывали этюды со второй и третьей Агнес, Хорстом или Степаном.
Кроме того, мы выделили имеющиеся хроники тремя дополнительными интермедиями, носящими документальный характер:
1) Кабаре между второй и третьей сценами. Ретроспектива: певица выступает с песней Марлен Дитрих „Я с головы до ног вся для любви…“, (зонг, мелодия которого уже звучала ранее). Её перекрывает всё нарастающий рёв речи Гитлера, солдаты гестапо входят маршем и громят кабаре.
2) Белая роза во второй сцене. Ретроспектива: студентка раздает листовки с призывами брата и сестры Шолль, и ее арестовывают.
3) Ретроспектива в четвертой сцене: подлинные песни сопротивления Варшавского гетто.
Музыку я в основном подбирала довоенного времени: Хиндемита, Шёнберга, К. Е. Хартманна, а так же Курта Вайля и Франца Шуберта. Это произведения композиторов или исполнители, запрещенные в Третьем рейхе, которых причисляли к так называемой „выродившейся музыке“. Старинные романсы испанских евреев, пение без инструментального сопровождения служили лейтмотивом любви Агнес и Степана.
Моя концепция состояла в том, чтобы дать возможность играть возможно большему числу студентов. Четыре студента режиссуры взяли на себя ответственность отрепетировать по одной сцене. Пятый сидел позже за акустическим пультом. Т.е. в целом в проекте принимали участие 28 человек. Некоторые роли исполнялись двумя актерами, а главные роли в каждой из четырех сцен играли разные актеры, каждый из них привносил новые нюансы, новые оттенки игры. „Work in progress“ вместо окончательного результата, живая мастерская, в которой можно было учиться и пробовать, насколько позволяло время.
Педагоги Петербургской театральной академии помогали нам в поисках нужных движенческих решений, в профессиональном разучивании вокала и на индивидуальных репетициях, за всё это хотелось бы здесь ещё раз глубоко и от всего сердца поблагодарить Алёну Стурову, Любовь Субботовскую, Александра Анисимова и Михаила Ильина. Заключительные репетиции проводил профессор Красовский лично. Были даны всего лишь два рабочих представления, но шли они в переполненной аудитории, несмотря на то, что далеко не вся публика понимала по-немецки. Сценографу Сергею Смирнову удалось вместе с несколькими помощниками буквально на месте, при полном отсутствии бюджета создать для нас декорации, благодаря которым постановка стала возможной, за это мы ему особенно и от всего сердца благодарны.
Жаль только, что проект этими двумя показами и ограничился. Студенты только-только загорелись, только-только появился вкус к немецкому, желание пользоваться им активно и повышать свои возможности. Впервые они почувствовали себя „немецкой студией“ и единым курсом. Но однажды начатое никогда уже не пропадет. Заронить зерно, сдвинуть что-то с места – вот что важно!
Что касается немецкого языка, пьеса не очень трудна, но тем не менее нам пришлось сделать ее рабочий перевод из-за очень разного уровня немецкого у студентов (носители языка были нам в этом надёжной опорой), и тем более, что время наше было ограничено. За помощь в переводе мы благодарим Алису Парушкину. Этот исходный текст был затем основательно литературно переработан для представления его широкой российской публике. Однако вопрос о том, как здесь, в России, поставить “Когда закончилась война” так, чтобы не потерялась основная интрига этой пьесы, в которой русские говорят по-русски, немцы – по-немецки, а Йегуда – на идише или на смеси немецкого с русским, ждёт ещё своего решения.
Март 2000 Рут Винекен
_____________
* Карл фон Осиетский (1889 – 1938) – немецкий публицист-антифашист, инициатор пацифистского движения в Гамбурге во время и после первой мировой войны. Лауреат Нобелевской премии мира в 1935, но принимать её ему запретили.. Погиб от пыток и истощения в мае 1938.